Драбблы с ФБ-2014

[dia-shikigami]

Наконец-то дошли руки разобрать свою рабочую папку с ФБ. Ками-сама, какой же у меня кавардак в компьютере...

Название: Побеги бамбука
Размер: драббл
Персонажи: Абэ-но Сэймэй, Адати Киёцунэ,

ОМП

Минамото-но Хиромаса
Категория: джен
Жанр: драма, флафф, повседневность
Рейтинг: G
От автора: С тех пор, как я прочла "Сказание о Ёсицунэ", меня всё тянуло додумать к этой истории что-нибудь этакое. Тема детской смерти для меня вообще больная, но здесь так стукнуло острым углом, что захотелось переписать по-своему.

Хороши вечерние зори в горах Икома! Когда небо чисто, а зимний воздух прозрачен до звона, переливы розового света на снегу напоминают лепестки цветущей вишни — так они нежны и мимолётны. Прекрасны и длинные осенние закаты, когда прощальные лучи солнца долго пылают в листве клёнов, окрашивая склоны гор священным алым цветом.
Но более всего радует взор и сердце вечер позднего лета — ясный, тёплый и полный покоя. В долины спускаются сумерки, трава тяжелеет от росы, а склоны гор ещё купаются в золотом сиянии. В бамбуковой роще светло и тихо — лишь качаются на ветру гибкие стволы, шелестят кроны да изредка сухой листок, падая, сверкнёт в лучах заката яркой медью, как перо феникса.
И поёт флейта — в один голос с ветром, негромко и мягко, не нарушая очарования этого вечера. Мальчик в поношенном тёмном суйкане играет самозабвенно, закрыв глаза, полностью отдаваясь музыке, и звуки льются свободной чередой — легче вздоха, слаще трели камышовки.
Человек, сидящий напротив юного флейтиста, хранит молчание, и светлая отрешённая улыбка блуждает по его лицу, не молодому и не старому, лишённому примет возраста. Так улыбаются много повидавшие в жизни люди, перебирая самые дорогие и радостные воспоминания.
— Играй, Хиромаса, — негромко говорит он, когда мальчик останавливается и смотрит на него выжидательно. — Играй.
— Да, отец, — с готовностью отвечает тот и вновь подносит флейту к губам. Другая мелодия взлетает к вечернему небу, и человек без возраста вновь уносится мыслями в прошлое.

...Берег бухты Юи близ устья Инасэ был завален плавником. Принесённые волнами брёвна и ветки громоздились у кромки прибоя, загораживая проход к воде. На эти брёвна и упал маленький белый свёрток, который швырнул в море всадник на гнедом коне.
В темноте над пустынным берегом разнёсся жалобный писк, и Адати ругнулся про себя. Бросил бы в воду, и дело с концом, а теперь как быть? Не лезть же за ним по корягам?
А впрочем, много ли надо такому крохе? Час-другой на холодном ветру — и воля Повелителя будет исполнена, а руки его верного слуги останутся чистыми. Ну... почти.
— И трёх часов на свете не прожил, бедолага, — проборомотал себе под нос Адати, поворачивая коня. — Видать, много было у него грехов в прошлой жизни...
— Не так много, как у тебя — в нынешней, — прозвучал рядом тихий вкрадчивый голос.
Вскинувшись, как застигнутый на месте кражи вор, Адати натянул поводья, и конь недовольно затряс головой, кусая удила. Невесть откуда явившись, перед ним стоял человек — седой и старый, в убогой рваной одежде.
— Прочь с дороги! — повелительно крикнул Адати. Нищий был безоружен и вовсе не выглядел опасным, но от его взгляда почему-то бросало в дрожь. — Я слуга Повелителя Камакуры и выполняю его приказ!
— Каждый отвечает за свои дела, — Старик не повысил голоса. — Приказ господина не оправдает тебя перед богами, Адати-детоубийца.
— А ты кто такой? — огрызнулся воин. — Монах? Или лазутчик Ёсицунэ?
Дряхлый оборванец неожиданно запрокинул голову и рассмеялся — не жидким старческим смехом, а звонко, чисто, молодо. Луна, привлечённая его безудержным весельем, вышла из-за туч, словно солнце-Аматэрасу из подземной пещеры, и рука Адати против воли потянулась протереть глаза. Что за морок? В лунном свете рубище старика обратилось в белоснежный шёлк, с лица исчезли морщины, и волосы, что мгновение назад были седыми и тусклыми, засверкали чёрным блеском, как оперение журавля. Перед ошеломлённым Адати стоял, хохоча во всё горло, молодой красавец в нарядных одеждах.
— Кто ты? — выкрикнул всадник, цепляясь за рукоять меча. — Я тебя не боюсь!
Не переставая смеяться, незнакомец шагнул вперёд, и Адати не выдержал. С отчаянным воплем он выхватил меч и ударил, пытаясь снести демону голову.
Длинный белый рукав взметнулся в воздух, как шёлковая змея, туго обвивая клинок и держащую его руку. Рывок, поворот — и Адати, потеряв равновесие, свалился наземь, грохоча доспехами. Что-то крепко стукнуло его по шлему — может, камень, а может, рукоять меча, и сознание воина помутилось.
Обойдя поверженного противника, человек в белом спустился к воде и одним прыжком перескочил с берега на груду плавника. Легко ступая по шатким неустойчивым брёвнам, он на ходу вытащил из рукава бумажную куколку, провёл по ней сложенными пальцами и что-то шепнул.
...Адати заворочался на земле, с трудом поднялся, потирая гудящую, как с похмелья, голову. Огляделся вокруг — ни души. Посмотрел в сторону берега и вздохнул с облегчением: белеющий на брёвнах свёрток было видно даже в темноте, и ветер изредка доносил оттуда тихий плач. Звук становился всё слабее и слабее, и Адати окончательно успокоился. Подозвал бродившего поодаль коня, взгромоздился в седло и потрусил в город — доложить господину о том, что приказ исполнен.
А по берегу в другом направлении мчался большой лис, хоронясь в тростниках и заметая следы всеми девятью хвостами. В зубах у чудесного зверя покачивался и попискивал кулёк из белого шёлка.

...Ночь восходит по склонам гор, заливает мраком ущелья, окутывает тенями перевалы, гасит последние отсветы солнца на дальних вершинах. Мальчик играет на флейте. Старый оборотень слушает, смежив веки.
Он не смог спасти Ёсицунэ. Слишком много крови оказалось на руках опального полководца, слишком тяжким бременем легли на его душу казни побеждённых Тайра. Судьба взыскивает с каждого в свой срок, и Куро Ёсицунэ ушёл из жизни оклеветанным и гонимым — как и четыреста лет назад, когда он звался принцем Савара. Только на этот раз дама Аонэ... нет, Сидзука-танцовщица не захотела ждать его на земле. Она умерла раньше своего возлюбленного, так и не успев узнать, что их сын, приговорённый к смерти ещё до рождения, остался жив...
Говорится ведь: если двое напились из одного ручья — это значит, что их судьбы уже были связаны в прошлых рождениях. Когда его воспитанник впервые взял в руки флейту, Сэймэй понял, чья душа вернулась в мир людей в теле этого ребёнка.
Камакура далеко, и рука сёгуна не дотянется до этих гор. Дитя Ёсицунэ и Сидзуки вырастет здесь в безопасности, не зная своих настоящих родителей — и не изведав тяжести имени Минамото.
Однажды Сэймэй откроет ему правду, но ещё не сегодня. Когда опыт закалит его разум и волю, когда сияние и тщета мирской славы уже не смогут вскружить ему голову — вот тогда он будет готов. А пока...
... — Играй, Хиромаса. Играй.


Название: Умри, но не сейчас
Размер: драббл
Персонажи: Минамото-но Хиромаса, Абэ-но Сэймэй, ОМП
Категория: джен
Жанр: драма, немного ангст
Рейтинг: PG-13
От автора: Просто визуализация личного хэдканона.

К смерти невозможно привыкнуть. Минамото-но Хиромаса понял это, когда умер во второй раз.
Всё произошло быстро, нелепо и неожиданно. Обычный день на службе, обычный совет, во время которого Хиромаса, как всегда, клевал носом, спрятавшись за спиной Левого министра и пропуская мимо ушей витиеватые речи сановников... пока его дремоту не прервал чей-то громкий и совершенно неуместный здесь крик.
Кричал господин Канивара, Первый левый цензор. А господин Миюки, Второй левый цензор, вскочив на ноги и вытащив из-под одежды короткий меч, самым неучтивым образом оттолкнул ногой подвернувшегося на пути старшего советника и бросился к ширме, за которой сидел государь. «Одержимый», — ужаснулся Хиромаса при виде перекошенного изжелта-бледного лица с бессмысленными, остекленевшими глазами. И преградил Миюки дорогу, рванув из ножен свой меч, — ему, начальнику стражи, дозволено было являться в собрание с оружием.
Он вовсе не собирался жертвовать собой. Он вообще не думал о смерти, он слишком любил жизнь, чтобы расставаться с ней до срока. И когда чужой клинок, с невероятной быстротой отведя его выпад, вспорол чёрный шёлк парадного платья, когда ледяная боль пронзила внутренности и стиснула дыхание в груди — его первым чувством была детская обида на этот несправедливый мир.
Всё же ему хватило соображения вцепиться в рукава Миюки, не давая тому освободить оружие. Это задержало безумца ещё на несколько мгновений, пока подоспевшие стражники не навалились на него со всех сторон. Уже сбитый с ног и придавленный к земле, ополоумевший вельможа рычал и бился, выкручиваясь из верёвок, но воины дворцовой охраны знали своё дело.
Хиромасу споро подхватили под локти, но он уже не мог стоять: ноги подкашивались, сознание меркло. Его уложили на землю, кто-то громко закричал, требуя лекаря.
— Не надо лекаря, — Холодный властный голос разом перекрыл вопли и причитания. — Пропустите меня.
Знакомая фигура в чёрном одеянии склонилась над Хиромасой. Лицо придворного прорицателя было спокойным, только чуть бледнее обычного. Придерживая друга за плечо, он осторожно раздвинул пропитанную кровью ткань, открывая рану.
— Сэймэй, — через силу позвал Хиромаса. Дышать было больно, а говорить — ещё больнее. — Сэймэй, я умру?
Оммёдзи молча покачал головой. Потом надавил ему на грудь ладонью и рывком выдернул застрявший в ране меч.
Хиромаса вздрогнул и умер.

...Он вернулся в мир живых под тихий смех — так звенит горный ручей, перебегая по камням и падая с обрыва радугой хрустальных брызг.
Смеялся Сэймэй. Он сидел на циновке перед накрытым столиком и с весёлым любопытством поглядывал на Хиромасу, наблюдая за его пробуждением. В одной руке он держал кувшин, в другой чашку — по всему видать, не с водой.
— Где я? — прохрипел Хиромаса. В голове стоял какой-то туман, мысли всплывали по одной и метались, как рыбки в переполненной сети.
— У меня в гостях, — Сэймэй повёл вокруг рукой, ухитрившись не пролить ни капли из наполненной чашки. — Я решил, что не стоит пугать твоих домочадцев.
— Миюки...
— Демона я из него изгнал, остальное решит государев суд. Думаю, его ждёт либо казнь, либо ссылка. Ну, а тебя — всемерный почёт и награда за верную службу. Хочешь предсказание на скорую руку? Государь захочет пожаловать тебе старший четвёртый ранг, но Великий министр, как истинный Фудзивара, не потерпит возвышения ещё одного Минамото, поэтому дело ограничится хвалебными речами и подарками...
— Сэймэй! — Хиромаса сел на постели. — Ты это брось!
— Что?
— Зубы мне не заговаривай, вот что! Отвечай толком, что со мной было?
— Он тебя убил, — Сэймэй пожал плечами, будто речь шла о сущем пустяке. — А потом ты ожил. Что тут непонятного?
Переменившись в лице, Хиромаса схватил друга за плечи. Тот цыкнул досадливо - сакэ выплеснулось из чашки ему на руку.
— Сэймэй, что ты наделал?
— Что? — прорицатель поднял брови, изображая непритворное изумление.
— Не увиливай! Я знаю, какую цену берёт Тайзанфукун! Кто умер вместо меня на этот раз?
— Успокойся, — Сэймэй отряхнул залитый рисовой брагой рукав. — Цена за тебя давно уплачена, раз и навсегда. Живи на здоровье.
— Ты... — Хиромаса растерянно опустил руки. — Ты что такое говоришь?
Насмешливая улыбка оммёдзи на мгновение погасла, лицо посуровело.
— Разве ты забыл? Госпожа Аонэ отдала тебе свою жизнь. Не пару десятков лет — всю жизнь, целиком. Вся вечность, которую она не захотела прожить, — теперь твоя.
В спутанной памяти Хиромасы всплыла давняя сцена: вот стражник, зачарованный Досоном, бросается на Сэймэя с мечом. Вот госпожа Аонэ своим телом заслоняет чародея от удара — и оседает на песок ворохом окровавленного шёлка. А вот она встаёт с повозки, улыбаясь своей печальной потерянной улыбкой, — вечно живая, вечно одинокая...
— Ты знал! — прошептал он. — Ты всё знал и не сказал мне!
— Хотел полюбоваться на твоё удивлённое лицо, когда ты поймёшь, что перестал стареть, — ухмыльнулся прорицатель. — Но ничего, и так забавно вышло.
— Сэймэй!
— А чем ты, собственно, недоволен? Лично я очень рад, что ты составишь мне компанию на ближайшие две-три сотни лет. У оборотней долгий век, знаешь ли.
— Сэймэй...
Хиромаса осел на циновку, как подкошенный. Голова у него шла кругом, разум мутился, пытаясь осмыслить сказанное. Бессмертие — разве это не то, о чём мечтает каждый? Разве это не дар превыше всех даров?
Но радости не было. Вспоминался лишь взгляд госпожи Аонэ, терпеливый и горький взгляд узницы, живущей без надежды на освобождение. Хиромаса представил, каково это — проводить век за веком в бесплодном одиночестве, оплакивая ушедших друзей, — и задохнулся от режущей душу тоски.
— Я не хочу! — прошептал он в отчаянии. — Я не просил об этом!
— Мы не всегда получаем то, что просим, — с неожиданной жёсткостью ответил Сэймэй. — И не всегда свободны в выборе судьбы. Привыкай, Защитник Столицы. Это только начало твоего служения.
Он замолчал и отвернулся. В доме стало так тихо, что можно было расслышать, как потрескивает фитиль свечи, оплывающей на столике среди нетронутого угощения.
— Сэймэй, — окликнул, наконец, Хиромаса. — Обещай мне одну вещь.
— Какую?
— Если я однажды устану от бессмертия, как госпожа Аонэ, ты поможешь мне передать этот дар... кому-нибудь ещё?
Оммёдзи повернул голову, смерил его долгим взглядом. Потом кивнул — едва заметно, только тень от высокой эбоси качнулась на бумажной стене.
— Спасибо, — с искренним облегчением сказал Хиромаса.
Сэймэй лишь хмыкнул в ответ, то ли насмешливо, то ли сердито. И молча пододвинул ему кувшин.


Название: Верный слуга
Размер: драббл
Пейринг/Персонажи: Абэ-но Ясуна, Абэ-но Сэймэй, Камо-но Тадаюки, ОМП
Категория: джен
Жанр: драма, мистика
Рейтинг: R за насилие
От автора: Изначально это должен был быть мини. Но принудительная упаковка в тысячу слов неожиданно пошла тексту на пользу - попутно отжалась вся лишняя вода... ну, может, не вся, но большая её часть. Полезный скилл, надо его прокачивать.

Дайскэ ждал ночи. Глядя на плавящийся под солнцем песок заднего двора, он мечтал о счастливом времени, когда мрак и прохлада опустятся на усадьбу. Тогда он сможет войти в дом и отыскать того, кому не место на этой земле.
Его губы запеклись и почернели от жажды. Кожа на выбритой макушке стянулась под жгучими солнечными лучами. Мухи, ползая по искажённому лицу, выпивали последние капли влаги. Дайскэ ждал — молчаливо и стойко.
Он умел терпеть.

Абэ-но Ясуна был его господином, и Дайскэ служил ему с безраздельной преданностью. Ни разу не подвёл хозяина, не обманул его доверия. Лишь в одном сплоховал: за все восемь лет не распознал, что госпожа Кудзуноха — лисица, а не человек.
С тех пор, как кицунэ сбежала, господин был сам не свой. Днём ходил мрачнее тучи, по ночам заглядывал в покои, где спал ребёнок Кудзунохи, и подолгу смотрел на него. Бывало, до рассвета просиживал у его изголовья, погружённый в тяжкие раздумья.
Дайскэ первым понял, что терзает господина. Сын, прижитый от лисицы, позорит семью Абэ. От него надо избавиться — но отцу трудно убить собственное дитя. Значит, Дайскэ должен освободить хозяина от мучительного решения. Он сделает всё сам, а потом умрёт с лёгким сердцем, приняв заслуженную кару. Жизнь слуги за честь господина — право же, небольшая цена...
На женскую половину его не пускали, пришлось улучить минуту, когда мальчишка вышел гулять в сад. Дайскэ поймал большую стрекозу, привязал на нитку и протянул ему.
— Смотрите, молодой господин, какая здоровенная!
Тот молча взял подарок, но играть не стал. Сел у крыльца и принялся отвязывать нитку. Стрекоза шуршала крыльями, сын лисицы сопел и пытался подцепить ногтями затянутый узелок. Дайскэ обошёл его сзади и потянул из ножен короткий меч.
Солнце выдало его. Тень поднятой руки упала на мальчика, тот оглянулся и вскрикнул при виде занесённого клинка. Дайскэ ударил, торопясь закончить дело, но мелкий паршивец оказался прытким, как зверёк, — увернулся и юркнул за крыльцо. Второго удара не получилось: за спиной грохнули раздвинутые сёдзи и знакомый голос взревел: "Стоять!"
Дайскэ обернулся — и меч господина Ясуны молнией сверкнул у него перед глазами...
"За что, господин мой?"
...а следом пришла темнота.

Ночь вступила в усадьбу, и Дайскэ с радостью подставил горящий лоб лунному свету. Луна была добра к нему. Она не слепила глаза яростным огнём — только указывала лучом-стрелой на щель в неплотно сдвинутых сёдзи. Её мерцание дарило отдых — и свободу.
Тихо, как плывущая по воздуху паутинка, Дайскэ просочился внутрь. Запахи, наполняющие дом, помогали ему, указывали дорогу. Вместе с лунным светом, бесплотный и неуязвимый, он проскользнул в комнату, откуда тянуло женским потом, благовониями и персиками.
Нянька спала ближе к двери, мальчишка — у стены. Можно было сразу заняться им, но Дайскэ не спешил, растягивая удовольствие. Шея женщины заманчиво белела в распущенном воротнике, и он приник к ней, раздирая кожу невидимыми зубами, упиваясь солоноватым вкусом человеческой крови.
Служанка вскинулась, но закричать не смогла — захлебнулась булькающим хрипом, забила ногами, путаясь в ночных одеждах. Дайскэ позволил ей вздохнуть ещё два раза — а потом сжал зубы, дробя скользкие хрящи гортани, выдавливая из жертвы остатки жизни.
Ребёнок, разбуженный шумом, открыл глаза и сел. Бросив служанку, Дайскэ приблизился к его постели. Будет ли кровь лисьего выродка слаще, чем у этой бабы?
— Я знаю тебя, — сказал мальчик, глядя прямо на него. — Ты — Дайскэ.
Дайскэ отпрянул. Это было невозможно. Ничьи глаза не могли увидеть его сейчас. Никто не мог догадаться, что он — это он.
Но выродок увидел и догадался. И, что хуже всего, — назвал его по имени.
— Уходи, — Мальчик вытянул тонкую руку, и лунный луч, что привёл мстителя в эту комнату, потускнел и погас.
Темнота хлынула волнами от всех стен, накрыла Дайскэ и потащила наружу.

Рассвет застал его на прежнем месте. С наступлением дня вернулись мухи, и от них не было спасения. Они кружились чёрным роем, садились на лицо, щекотали сожжённую зноем кожу и снова взлетали. Их жужжание сводило Дайскэ с ума.
Солнце ползло в зенит, извергая на землю потоки огня, а небо вокруг было стеклянно-ясным — и ни единого облачка, чтобы приглушить это невыносимое сияние.
Шурх-шурх — прошаркали по горячему песку сандалии. Дайскэ скосил взгляд вниз. Задрав голову, на него смотрел мальчишка.
— Чего ты хочешь? — спросил он.
"Выпить твою кровь, — ответил бы Дайскэ, если бы мог. — Разгрызть горло до позвонков, разорвать жилы и пить вволю, катая глоток за глотком по спёкшемуся нёбу и высохшему языку. Пить..."
— Чего ты хочешь? — повторил детский голос.
"Пить", — беззвучно шевельнулись омертвевшие губы.
Мальчик кивнул и ушёл.
Когда он вернулся, на плече у него покачивалась тыквенная бутылка на ремешке. Не мигая, Дайскэ следил, как ребёнок хватается за скрещённые жерди, лезет на забор и усаживается рядом, словно воробей на ветке.
Он оскалился. Тощая шея выродка была совсем близко, он почти мог дотянуться до неё зубами...
Но вместо тёплого горла у его губ оказалось горлышко бутылки. И вместо крови ему в рот полилась свежая ключевая вода.
Восхитительная прохлада обволокла язык, мягким шёлком прокатилась по каждому уголку рта. Дайскэ замер, впитывая желанную влагу. О, как хорошо... Какое простое и чудесное наслаждение — напиться холодной воды в жару...
Он улыбнулся и закрыл глаза.

— Сэймэй!
— Да, отец?
— Что ты сейчас делал?
— Я дал ему воды, отец. Он хотел пить.
Ясуна смотрел на сына с суеверным ужасом. Вопреки всем пересудам о проклятой лисьей крови, он любил своего малыша. И голову мерзавца, посягнувшего на жизнь Сэймэя, он велел повесить на дворе. В назидание остальной челяди — чтобы видели и запомнили. Чтобы никто не смел больше заикнуться о нечисти или замыслить дурное против его сына.
И, выходя сегодня во двор, он совершенно не ожидал увидеть, как Сэймэй сидит на заборе рядом с отрубленной головой и поит её водой из тыквы-горлянки.
— Всё хорошо, — Мальчик ловко спустился на землю и встал перед отцом, отряхивая рубашку. — Он больше не будет злиться.
Внутренне содрогаясь, Ясуна посмотрел на голову. Перекошенное лицо Дайскэ разгладилось, веки были сомкнуты. На чёрных губах застыла слабая улыбка.
...Ещё один человек, вышедший во двор вслед за хозяином, внимательно разглядывал Сэймэя. Прославленного оммёдзи Камо-но Тадаюки позвали в дом Абэ с просьбой изгнать демона, убившего служанку этой ночью. Но опытному заклинателю хватило одного взгляда на мёртвую голову и на мальчика, чтобы понять — его услуги здесь больше не требуются.
Определённо, к этому ребёнку стоило присмотреться...