Едва заслышав быстрое шарканье соломенных сандалий, Кондо мрачно подумал, что его плохие предчувствия начинают сбываться. И точно: по берегу со стороны улицы Марутамати к ним бежал Тодо Хэйскэ. Узнав его, Кондо вышел из-за моста, где они с Ниими устроили наблюдательный пост, и махнул юноше рукой.
— Беда! — выпалил Хэйскэ, тяжело отдуваясь.
— Что случилось? — В голове у Кондо чередой промелькнули с десяток возможных новостей, одна хуже другой: Хидзикату арестовали, в Мибу пожар, Тёсю взялись за оружие...
— Командир Сэридзава... убит!
Несколько секунд Кондо не мог выдавить ни слова. Он ждал чего угодно, только не этого. Ниими за его спиной то ли всхлипнул, то ли подавился изумлённым вздохом.
— Айдзу его принесли!.. — Хэйскэ торопился, глотая слова. — Говорят, прямо на улице!.. зарубили!.. Мне велели бежать сюда!.. Сказали, вы здесь!..
— Кто? — Ниими схватил юношу за отвороты косодэ и притянул к себе. — Кто это сделал?!
— Господин Хидзиката! — вякнул Хэйскэ. — То есть, нет! Господин Хидзиката велел вас позвать! И сказал, куда бежать! А кто зарубил, неизвестно!
— Ниими, успокойтесь! — Кондо сжал руку взбешённого ронина, заставляя его выпустить Хэйскэ. — Мы во всём разберёмся на месте, слышите?
— Да, — выдавил Ниими. Он мгновенно взял себя в руки — только лицо страшно задёргалось, словно щека и глаз зажили собственной жизнью. — Да, вы правы. Поспешим.
...О том, что случилась беда, можно было бы догадаться заранее: ворота усадьбы Яги были распахнуты, и за ними мелькали отсветы огня. Кондо прибавил шагу, хотя они и так бежали почти всю дорогу; измученный Хэйскэ отстал на Четвёртой линии.
Внутри, во дворе, было ещё светлее. Горели фонари и факелы, горели свечи, воткнутые прямо в землю вокруг распростёртого на досках тела, и ярким, злым огнём горели глаза людей, столпившихся вокруг.
Хидзиката стоял в этом пылающем кольце, скрестив руки на груди и надменно вскинув подбородок, ни дать ни взять — князь Нобунага, окружённый врагами в Хонно-дзи. Напротив него сгрудились люди Сэридзавы и новобранцы, примкнувшие к отряду уже в Киото, — всего человек пятнадцать. Они спорили, перебивая друг друга; громче всех разорялся Хираяма, угрожающе потрясая мечом. Рядом с Хидзикатой были только четверо из "Сиэйкана" — Окита, Нагакура, Харада и Иноуэ. Эти стояли с оружием наголо, разомкнувшись по двое, прикрывая Хидзикату слева и справа, а всегда сдержанный и чопорный Яманами метался между готовыми сцепиться группами людей и орал на тех и на других, приказывая немедленно — немедленно! — убрать мечи и прекратить вести себя, как идиоты.
Протолкнувшись вперёд, Кондо набрал воздуха в грудь и рявкнул что было сил:
— Отставить!!!
Разом погасли две свечи. Во дворе стало тихо; оказавшийся ближе всех Нагакура затряс головой и похлопал себя по уху.
— Мечи в ножны, — приказал Кондо уже обычным, хоть и надсаженным голосом.
На этот раз возражений не было. Харада повертел в руках копьё и спрятал его за спину.
Кондо вышел на середину двора, низко поклонился мертвецу. Сэридзава лежал на сбитом из досок щите — видимо, чтобы перенести тело, сняли дверь в ближайшем доме. Кто-то уже закрыл убитому глаза, но посиневшее лицо было страшным, и на искривлённых губах, на подбородке, на груди чернели кровавые пятна. Под рёбрами зияла глубокая рана, нанесённая почти горизонтально, от середины живота до правого бока, и одежда тоже была залита тёмной, уже загустевшей кровью. Обнажённый меч покоился рядом, под согнутой левой рукой.
Спотыкаясь, будто слепой, Ниими подошёл к телу учителя и молча повалился на колени. Кондо отвёл взгляд. Они с Сэрдизавой недолюбливали друг друга; Кондо не мог найти в сердце достаточно сожаления, чтобы оплакивать его гибель, и знал, что Сэридзава тоже тоже не стал бы плакать над ним. Но горе Ниими было искренним и глубоким — чувство, достойное уважения.
— Докладывайте, — негромко сказал Кондо, обращаясь ко всем, но глядя на Хидзикату.
Тот чуть двинул бровью, обозначив немой вопрос — рассказывать обо всём или?.. В план покушения на Киёкаву были посвящены не все. Кондо и сам предпочёл бы обсудить произошедшее с глазу на глаз, но сейчас, в присутствии Ниими и его товарищей, не хотел давать лишний повод для подозрений.
— Вы с командиром Сэридзавой собирались провести обход на улице Тэрамати, — подсказал Кондо. — Что было дальше?
— Мы встретили на улице запоздалого прохожего. — Голос Хидзикаты звучал тускло и устало. — К несчастью, командир Сэридзава узнал его. Это был Киёкава Хатиро.
Среди людей прокатилась волна перешёптываний — те, кто знали Киёкаву, помнили и то, как Сэридзава грозился убить его при первой возможности.
— Значит, это дело рук Киёкавы? — спросил Кондо. Ему отчаянно хотелось, чтобы Хидзиката сказал "да" — но он и сам понимал, что Киёкава, хоть и считался мечником далеко не средней руки, не имел ни единого шанса одолеть такого бойца, каким был Сэридзава.
— Нет, — Хидзиката покачал головой. — Киёкава принял вызов, но убил Сэридзаву не он. Ему не хватило бы мастерства. Когда Сэридзава уже загнал противника в угол и собирался нанести решающий удар, в их бой вмешался ещё один прохожий. Это он убил Сэридзаву. Всё произошло так быстро, что я не успел ничего сделать.
Ниими выпрямился. Пляшущие тени от свечей коверкали его лицо, превращая в маску мстительного духа, когда он яростно обернулся к Хидзикате.
— А ты, наверное, не слишком и торопился, да? Прохлаждался в сторонке, пока Сэридзава-сэнсэй бился насмерть?
— Командир Сэридзава настаивал, что с Киёкавой он разберётся лично, — Хидзиката и бровью не повёл. — Я не мог ослушаться. И, разумеется, не думал, что дело примет такой оборот.
— А о чём ты вообще думал, умник? Ворон считал?
— Тихо! — перебил его Кондо. Сорванное горло опять резануло болью, но Ниими, слава Будде, осёкся и умолк. — Продолжай, Хидзиката-кун.
— Киёкава и убийца скрылись. На шум прибежали люди из проходившего рядом патруля Айдзу. Я объяснил им, что произошло, и они помогли мне доставить тело Сэридзавы сюда. Я разбудил остальных и послал Хэйскэ за вами. Остальное вы знаете.
— Как выглядел убийца? Ты запомнил его приметы?
Хидзиката на мгновение прикрыл глаза. Вспоминает или сочиняет? — метнулась предательская мысль. Да нет же. Не может быть.
— Небольшого роста, — проговорил Хидзиката. — Очень проворный. Волосы длинные. Лицо я не разглядел.
— И это всё? — Ниими презрительно вскинул голову. — Маленького роста, длинноволосый и шустрый? Да по таким приметам его можно до скончания века искать!
— В темноте довольно трудно срисовать точный портрет, господин Ниими, — льда в голосе Хидзикаты хватило бы на целую вершину Фудзи.
— Это ты темнишь! С чего нам верить тебе на слово? Может, и не было никакого прохожего, а? — Ниими оглянулся на своих друзей; те ответили согласным ворчанием. — Ты ведь Сэридзаву-сэнсэя терпеть не мог, да? Что, дождался удобного случая?
— Ти-хо! — рявкнул Кондо, мысленно смирившись с тем, что завтра проснётся осипшим, а то и вовсе без голоса. — Господин Ниими, я прошу вас не бросаться обвинениями бездоказательно. Вас там не было, в конце концов.
— Если бы я там был, — выдохнул Ниими, сверля Хидзикату взглядом, — здесь бы не сэнсэй лежал!
Ещё миг — и скандал разгорелся бы с новой силой, но тут между Ниими и Хидзикатой снова протиснулся Яманами.
— Господин Ниими, господин Кондо, — настойчиво позвал он, — вам не кажется, что стоило бы сначала позаботиться об усопшем? Выяснять отношения над мёртвым телом — это неприлично, в конце концов.
— Вы совершенно правы, — с облегчением сказал Кондо. — Надо подготовить всё к погребению.
— Разумеется, — Хидзиката был сама вежливость. — Позвольте, я займусь этим.
— Нет! — Ниими оскалился, как пёс, почуявший чужака на своей территории. — Для Сэридзавы-сэнсэя мы сделаем всё сами!
Хидзиката с безразличным видом пожал плечами.
— Как вам угодно. В таком случае, командир, — он повернулся к Кондо, — позвольте удалиться. Моё присутствие здесь больше не требуется, а час уже поздний.
— Позволяю, — сумрачно отозвался Кондо.
— Прошу прощения, — Хидзиката спокойно кивнул собравшимся, выдержал сверлящий взгляд Ниими и так же ровно, с прямой спиной и высоко поднятой головой, ушёл в дом.
Его исчезновение словно выдернуло тлеющий запал из пороховой бочки. Все снова заспорили, но уже вяло, без ожесточения. Ниими с Хирамой и Хираямой держались втроём; проходя мимо, Кондо краем уха поймал злой шёпот Хирамы: "Да он, конечно, больше некому, только вот как?" — и бурчание Хираямы: "Да какая разница? Сэнсэй, может, выпивши был..."
Очень хотелось прикрикнуть на них, но Кондо знал, что попытка запретить эти разговоры только убедит всех, что подозрения Ниими верны.
Если бы он сам мог точно знать, что Тоси говорит правду, а Ниими ошибается! Но червяк сомнения уже принялся выгрызать саднящую дыру где-то за грудиной.
В доме было темно, только из-за дверей хозяйской половины пробивался свет. Кондо заглянул в комнату, которую они делили с Хидзикатой и Иноуэ — против ожидания, там было пусто. Он прошёл дальше по коридору, отодвинул дверь, ведущую во внутренний дворик с колодцем и маленьким огородом. Может быть, Тоси просто захотелось пить, а на кухне не нашлось воды?
Луна сияла без малого в полную силу, и на дворе было даже светлее, чем внутри. Хидзиката сидел на краю колодца рядом с бадьёй, как-то устало скособочившись; завидев друга, он оглянулся через плечо, но не двинулся с места и ничего не сказал.
И от него пахло кровью. Во дворе, рядом с телом убитого, Кондо не обратил на это внимания. Он и сейчас не стал бы удивляться — мудрено ли запачкаться, перенося здоровенного детину, из которого льёт, как из зарезанной свиньи? Но эта странная, скованная поза... и нехорошая такая бледность, которая поначалу казалась лишь игрой лунного света...
Хидзиката вздрогнул, когда Кондо положил ему руки на плечи, но отстраняться и протестовать не стал. С раной в грудь или живот он бы так не бегал, значит... Кондо провёл ладонями по его рукавам; хаори было почти сухим, а вот правый рукав косодэ под ним — мокрым насквозь.
Кондо молча стащил с друга накидку. Поверх рукава рана была перетянута какой-то тряпкой; он распустил узел и закатал рукав. Глубокий порез от плеча книзу сочился тёмной кровью.
— Надо полагать, — натянуто проговорил он, — что эту зарубку тебе оставил убийца?
— Нет, — отозвался Хидзиката каким-то пустым голосом. — Это Сэридзава.
В наступившей тишине было слышно, как шумят во дворе Мибу-Росигуми и причитает в глубине дома жена хозяина. Кондо смотрел на друга; Хидзиката молчал, прижав тряпку к плечу. Из-под тряпки капало.
— Где у тебя мазь для ран? — спросил Исами. — Я помню, ты брал с собой из дома.
— В общей комнате. В мешке с вещами.
Кондо поднялся и пошёл обратно в дом. В голове, словно перетянутая струна, билась и звенела одна мысль: Ниими оказался прав. И другая, тоскливая, как собачий вой: не надо, ох, не надо было отпускать Хидзикату и Сэридзаву вместе, ведь сам же знал, что эти двое друг друга терпят сквозь стиснутые зубы...
На ощупь, не зажигая света, он нашёл мешок, вытащил баночку с мазью и небольшую глиняную бутылку, судя по звуку — ещё наполовину полную. Из своих вещей вытащил чистый, с утра выстиранный фуросики и направился обратно. Хидзиката сидел на том же месте, прижимая рану мокрым лоскутом. Кровь всё не унималась, подтекала из-под тряпки, ветвилась по руке смазанным чёрным узором. Кондо присел рядом и откупорил бутылку.
Хидзиката молчал — только задержал дыхание, а потом резко втянул воздух, когда ткань, пропитанная крепким сётю, коснулась раны. Кондо тщательно промыл глубокий порез, потом оторвал от фуросики лоскут и намазал густой мазью, пахнущей дёгтем и травами. Прилепил к ране, обмотал руку Хидзикаты остатками платка. Кровь медленно проступала сквозь ткань, но, по крайней мере, уже не текла ручейком. И этот упрямец ещё ходил полночи без перевязки...
— Так что произошло с Сэридзавой? — спросил он, затягивая узел.
Хидзиката поморщился — то ли от боли, то ли от досады.
— Память у него отшибло спьяну, вот что, — проворчал он. — У нас был уговор: не раскрывать себя и, кроме Киёкавы, никого не убивать. Поэтому нападаем только без свидетелей и быстро. Если наш хатамото не один — уходим, ждём следующего раза. Если быстро покончить с ним не получилось — тоже уходим, пока он нас не опознал. Киёкаву сопровождали трое приятелей. А Сэридзава полез в драку.
— И что? — Кондо всё ещё не понимал. Соотношение сил два к одному объясняло гибель Сэридзавы, но не рану на руке Тоси и не его уклончивые объяснения.
— И ничего, — зло бросил Хидзиката. — Он с одним Киёкавой не смог справиться, пока я прикрывал его спину от всех остальных. А провозись он ещё немного — и нас обоих бы там положили. Я крикнул ему "уходим" — и в сторону. Он за мной. Уж не знаю, успели нас опознать или нет, но преследовать не стали. — Хидзиката поднял голову, и его глаза сверкнули в призрачном свете луны — как тогда, во дворе, только ярче и холоднее. — А потом, когда мы отошли подальше, он сказал, что это я виноват в нашей неудаче. Что я струсил и сбежал от врага.
Молчание снова затянулось. В траве возле забора трещала поздняя цикада; с бадьи капала вода, и капли с мягким стуком падали на сырую землю у основания сруба.
— Ты вызвал его? — спросил наконец Кондо.
— Нет. Я сказал, что меня, конечно, можно упрекнуть в бегстве от троих противников — но тому, кто даже с одним не смог справиться, лучше помолчать.
Кондо мысленно застонал. Он лучше, чем кто бы то ни было, мог предсказать ответ покойного командира Мибу-ро на такие слова. Будучи в подпитии, Сэридзава впадал в безудержную ярость при любом возражении, даже вежливом. А вслух усомниться в его мастерстве мечника было поистине равносильно самоубийству.
Он похолодел, осознав, что сегодняшняя злосчастная охота за Киёкавой могла закончиться куда хуже. И во дворе на дощатых носилках лежал бы сейчас Тоси, и Сэридзава нагло ухмылялся бы из-за спин своих учеников — да откуда ж мне знать, на чей меч ваш приятель напоролся, может, с прохожим каким-то повздорил...
— Как же тебе удалось?.. — он не докончил вопроса, только указал взглядом на перевязанную руку Хидзикаты. По счастью, глубокий порез пришёлся вдоль мышцы, а не поперёк, но всё равно с такой раной было бы трудно даже поднять меч, не то что сражаться с кем-то вроде Сэридзавы.
Хидзиката криво улыбнулся.
— Не мне, Кат-тян. Я сказал правду, хоть и не всю. Меня спас незнакомый человек, который вмешался в наш бой и не дал Сэридзаве прикончить меня.
— Незнакомый человек — и вот так вступился за тебя?
— Это ещё не всё. — По голосу было слышно, что Хидзиката заколебался, словно не был уверен, стоит ли рассказывать дальше. — Он действительно маленького роста и очень быстро двигается. Перехватил удар Сэридзавы на середине — я даже не успел заметить, откуда он выскочил. И... ему лет тринадцать на вид.
— Что? — Кондо оторопело уставился на друга. — Тоси, ты уверен? Может, ты не разглядел как следует?
— Я слышал его голос. Может быть, четырнадцать, но точно не больше. И причёска ещё отроческая.
— Ты хочешь, чтобы я поверил, что сопляк, ещё не бривший лба, уложил Сэридзаву с одного удара? Тоси, хватит шутить, мне сейчас не до смеха.
— Я не шучу. Он ещё и предложил Сэридзаве разойтись миром. Тот, конечно, не стал слушать и набросился на него. — Хидзиката обернулся к другу, и неожиданно мечтательная улыбка осветила его лицо. — Жаль, что ты не видел, тебе бы понравилось. Сяна-о* и Бэнкэй на мосту, вот что это было.
Кондо недоверчиво хмыкнул. Нет, бывало, конечно, что талант мечника раскрывался уже в раннем возрасте. За примерами не нужно было далеко ходить: Окита Содзи занимался в додзё "Сиэйкан" у приёмного отца Кондо с девяти лет, а в восемнадцать уже достиг уровня мэнкё кайдэн с правом преподавания стиля Тэннэн Рисин. Но, во-первых, полного расцвета его дар достиг всё-таки к двадцати годам, а не к четырнадцати. А во-вторых, Сэридзава мог с успехом помериться силами с мэнкё кайдэн любой школы. Кроме мастерства, в его пользу играл внушительный рост, длина рук и невероятно мощный удар.
Окита, пожалуй, мог бы его победить. Но не походя и не с одной атаки, даже когда Сэридзава был пьян.
— Теперь понимаешь, почему я рассказал не всё? — тихо спросил Хидзиката. Он снова был серьёзен и хмур. — Кто, кроме тебя, поверит в это? В то, что Сэридзава напился, не справился с Киёкавой, бросился резать меня вместо него и был убит проходившим мимо ребёнком? Если бы я хоть заикнулся, что дрался с ним, Ниими и остальные решили бы, что я его и убил — а всё остальное выдумал, чтобы оправдаться.
— Они и так считают, что ты его убил, — вздохнул Кондо. — Гадают только, как ты с ним справился.
— В том-то и беда. Лично я весьма рад, что мы избавились от всех трудностей, которые создавал нам Сэридзава. Но не хотелось бы, чтобы ценой этого стал распад отряда.
— Ты полагаешь, что Ниими...
— Сам по себе он не представляет угрозы, как и его дружки. Но есть ещё новобранцы. Не все из них питали уважение к Сэридзаве, но все они пришли сюда, потому что считают Мибу-Росигуми отрядом на службе сёгуна, а не шайкой разбойников. Они пойдут не за "Сиэйканом" и не за Мито, а за тем, кто, как им кажется, прав. А сейчас Ниими выглядит правым, а я — убийцей.
— И плевать на него! — разозлился Кондо. — Если он посмеет угрожать тебе, я сам его вызову и убью.
— И тем самым убедишь всех, что Сэридзаву тоже убили мы, — спокойно закончил Хидзиката. — После чего возможны два исхода. Первый: ученики Сэридзавы обращаются к князю Мацудайре и требуют разбирательства. Учитывая участие господина Кимуры, это разбирательство будет стоить головы нам обоим.
Кондо выругался про себя. Кимура Дэнэимон был братом Сэридзавы и работал в киотоской резиденции клана Мито. Через его связи Мибу-Росигуми смогли попасть в поле зрения Мацудайры Катамори и в конечном счёте получить его покровительство. Нетрудно было предугадать, как воспримет господин Кимура извести о гибели брата, преподнесённое в надлежащем свете. Тем более если подозреваемые — под рукой, а улик хоть пруд пруди.
— Второй, — продолжал Хидзиката. — Ученики Сэридзавы не обращаются к властям, а берут дело в свои руки и мстят нам за учителя и Ниими. Большинство новобранцев их поддержат. "Сиэйкан", конечно, встанет на нашу сторону, хотя... не знаю насчёт Яманами. Но в любом случае это будет резня, в которой не все из наших уцелеют. И, кто бы ни победил, — отряд после этого перестанет существовать.
— А если мы убьём вместе с Ниими и остальных зачинщиков? — спросил Кондо. Больше от безысходности, чем всерьёз — но если бы ему сию минуту пришлось выбирать между жизнями своих друзей и подельников Сэридзавы... это даже не было бы выбором.
— Тогда нам всё равно придётся объясняться с князем Мацудайрой. — Хидзиката пожал плечами. — И чем больше настоящих убийств будет у нас на счету, тем меньше сомнений будет у Кимуры в том, что его брата убили именно мы. А по поводу расправы над учениками Сэридзавы против нас сможет свидетельствовать весь отряд. Сочувствие будет не на нашей стороне, это точно.
— Тогда что нам делать?
— Не трогай Ниими. Вообще сделай вид, что тебя это не касается. Если дело дойдёт до Кимуры, главное — чтобы они не смогли впутать сюда тебя и отряд. А если официального разбирательства не будет, то с Ниими и его дружками я улажу всё сам.
Кондо коснулся его плеча — осторожно, выше повязки.
— Тоси, не глупи. Они тебя убьют.
— Как-нибудь справлюсь. Не хочу, чтобы кого-то из наших парней прикончили в ссоре, затеянной из-за меня.
Кондо не нашёлся, что сказать.
Он видел ещё один выход из положения. И понимал, почему Хидзиката о нём не упомянул.
Они могли распустить отряд и вернуться в Эдо, не дожидаясь доноса или нападения. Вернуться туда, откуда начали. Отбросить мечту, но сохранить жизни.
Но если бы они не считали, что мечта, приведшая их в Киото, стоит жизни, они не сделали бы и шага за порог. Вступая на этот путь, они знали, что их предприятие может увенчаться славой или могилой. Они приняли эту цену — и Хидзикате это было известно не хуже, чем ему.
Он сжал плечо Тоси, уже не заботясь о том, что может причинить боль, чувствуя ответное напряжение мышц под ладонью.
Их мечта стоила жизни. Но не дружбы.
— Тоси... Я прошу... нет, я приказываю: никакой самодеятельности. Никаких штучек вроде вызова Ниими на поединок, — уже по тому, как Хидзиката вздрогнул при этих словах, можно было догадаться: именно это он и замышлял. Или нечто подобное, столь же самоубийственное. — На всё, что скажет и сделает Ниими, мы ответим вместе, понял? Обещай мне, что не станешь делать глупостей.
Хидзиката молчал, глядя в сторону. Эх, Тоси, гордость твоя прежде тебя родилась. И упрямство — тоже.
— Хорошо, — выдавил он, наконец. — Обещаю... командир.
Кондо разжал руки. Худшее было ещё впереди — но непостижимым образом ему как-то полегчало.
— Пойду к ребятам, — сказал он. — Как бы не передрались, в самом деле. А ты отдыхай. И руку береги.
И, спохватившись, сам начал отмывать следы крови с ладоней.
...Когда Кондо вернулся на главный двор, там было неожиданно тихо. Тело Сэридзавы всё ещё лежало на носилках, но Ниими уже отошёл и стоял в стороне, а его место рядом с убитым занял другой человек. Узнав эту длинную худощавую фигуру и резкий профиль с высоко подвязанными на затылке волосами, Кондо мысленно обругал себя забывчивым дураком. У него совсем вылетело из головы, что Сайто и Ямадзаки отправились проверять один подозрительный чайный магазин, где, по слухам, был замечен посетитель, похожий на Окаду Идзо, известного хитокири из Тоса.
Сайто Хадзимэ тоже занимался в школе "Сиэйкан", но вёл себя замкнуто, так и не сдружившись с остальными учениками. Да и теперь, став бойцом Мибу-Росигуми, оставался для многих тёмной лошадкой — чужак, молчун, одиночка... Он фехтовал с Окитой и пил с Сэридзавой, не уступая ни тому, ни другому. Он был почти свой для обеих половин отряда — и вместе с тем ничей. Парни из "Сиэйкана" и ученики Сэридзавы относились к нему уважительно, признавая его силу, — но это было не то уважение, которое сближает людей, а то, которое заставляет их держаться на расстоянии.
Скорее чутьём, чем доводами разума Кондо угадывал в нём своё подобие. Этот юноша был не из тех, кто легко меняет убеждения и привязанности. Он медленно сходился с людьми, потому что искал себе не приятелей на одну попойку, а друзей, за которых будет убивать и умирать. Он долго выбирал, на чью сторону встать, потому что искал того, кому сможет вручить свою верность на всю оставшуюся жизнь; того, за чьи устремления не жаль будет эту жизнь отдать — иной меры преданности он, похоже, не признавал.
Кондо мог разглядеть в нём всё это, потому что сам был таким — и в своё время, выбирая между Двором и бакуфу, тоже осознавал, что выбирает знамя, которому присягнёт раз и навсегда, до самой смерти.
И теперь, увидев его склонившимся над телом Сэридзавы, Кондо вдруг осознал, что ему будет нестерпимо жаль, если Сайто сделает свой выбор не в пользу старых знакомых из "Сиэйкана". Потому что именно Сайто он хотел бы сохранить; именно этого человека хотел бы иметь на своей стороне, если Мибу-Росигуми суждено расколоться снова. Хотел бы, чтобы в драке — если дело не удастся решить без драки — Сайто прикрывал спину ему, а не Ниими.
Сайто поднял голову. Его худое скуластое лицо было совершенно бесстрастным; в узких глазах, отливающих звериной желтизной при свете факелов, — ни следа горя или гнева. Кондо пригляделся и понял свою ошибку: Сайто не клал поклоны у мёртвого тела, а рассматривал след от меча. Остальные, включая Ямадзаки, столпились вокруг него, замерший поодаль Ниими возмущённо кривил губы, но молчал.
Отвернув мокрую от крови полу косодэ, Сайто провёл рукой по краю раны. Хмыкнул себе под нос, неуважительно потыкал в разрез пальцами. Потом и вовсе оттянул края рассечённой плоти и запустил пальцы внутрь, словно пытаясь что-то нащупать в распоротом животе мертвеца. Двое из новобранцев, заглядывавших ему через плечо, побледнели и отодвинулись. Кондо вспомнил их имена и поставил напротив мысленную зарубку: прежде чем выпускать на дело — проверить, как бы не оказались слабоваты.
Сайто выпрямился, спокойно вытащил из-за пазухи лист бумаги и начал оттирать руки от крови, что-то между делом сказав.
Кондо подошёл ближе и напряг слух.
— ...очень низкий удар, — Сайто скомкал бумагу и резко взмахнул выпрямленной рукой, держа её горизонтально. — Протяжка снизу вверх, от пупка до края рёбер. И прорез глубокий — печень наполовину рассечена. Думаю, он поднырнул под руку Сэридзавы в момент атаки, на встречном движении, поэтому удар был такой резкий. Скорее всего, с выпадом на колено.
Люди зашумели, вслух припоминая схожие приёмы в разных течениях и названия школ, где имели хождение подобные трюки.
— В Тэннэн Рисин таких ударов нет, — сказал Кондо. Не крикливо, но достаточно громко, чтобы его услышали.
— Причём здесь ваша школа? — прошипел Ниими. — Будто я не знаю, что Хидзиката таскал приёмы из всех додзё, где ему удавалось выклянчить урок!
— Хидзиката не мог этого сделать, — проронил Сайто прежде, чем Кондо успел что-либо сказать.
— Почему? — взвился Ниими. — "Сиэйкан" опять выгораживает своих?
— Я же сказал, — тон Сайто оставался спокойным, даже скучным, — удар нанесён под атакующую руку, в самую защищённую область. Так можно подловить неуклюжего или медлительного противника, но мы-то говорим о Сэридзаве. Вы сами знаете, насколько он был хорош. При всём уважении, Хидзиката никогда не мог сравниться с Сэридзавой в скорости. Если бы он и рискнул атаковать из нижней позиции, то целил бы в запястье. Но, вообще-то, учитывая его рост, использовать нижнюю позицию для него просто глупо.
Ниими бросил злой взгляд на Сайто, потом на убитого. Пожевал губами, явно собираясь возразить, но Кондо опередил его:
— Значит, Хидзиката не мог нанести такой удар, — повторил он во всеуслышание. — Тогда какой боец мог бы это сделать?
— Из наших, вы имеете в виду? — уточнил Сайто. — Разве что Окита. Мне, пожалуй, хватило бы скорости, но мне, как и Хидзикате, мешал бы рост.
— А я спал! — радостно подал голос Окита откуда-то с другой стороны двора. — Это все видели!
— Видели, — подтвердил Иноуэ.
Большая часть собравшихся отозвалась согласным ворчанием. Ниими, бледнея, озирался по сторонам в поисках поддержки.
— Сайто, — Кондо опять возвысил голос, не давая Ниими встрять в разговор, — а как по-твоему, какого роста был человек, сделавший это?
— Точно не скажу, — Сайто покачал головой. — Но, думаю, не выше пяти сяку. Скорее, даже пониже.
— Хидзиката сказал, — Кондо торжествующе посмотрел на Ниими, — что убийца был мал ростом, но очень проворен. А Сайто только что подтвердил это, хотя не слышал показаний Хидзикаты и полагался лишь на собственный опыт. И вы ещё сомневаетесь? Ниими, я понимаю ваше горе и жажду мести. Но не позволяйте чувствам затмевать для вас здравый смысл.
Ниими поднял на него взгляд. Долгую минуту гнев на его лице боролся с сомнением, губы непроизвольно подёргивались, но он так ничего и не сказал. Только сгорбился и пошёл в дом.
Кондо выдохнул, сбрасывая напряжение. Он не надеялся, что Ниими отступится так легко. И понимал, что предстоит ещё не один неприятный разговор — но, по крайней мере, для подавляющего большинства в отряде невиновность Хидзикаты была доказана, и угроза раскола отступила, хотя бы на время.
Сайто тем временем взял меч Сэридзавы. Сайто поднял его к свету, придирчиво осмотрел лезвие, слегка запачканное кровью в двух местах. И, похоже, что-то разглядел — поднёс клинок близко к лицу и зашарил свободной рукой за пазухой.
Ничего не понимая, Кондо следил за ним. Сайто вытащил ещё один лист бумаги и осторожно протёр кончик меча. Можно было подумать, что им движет уважение к благородному оружию или вполне житейская забота о хорошем клинке — потому что таких мечей, как у Сэридзавы, в отряде было немного. Однако отчищенный от крови меч Сайто небрежно бросил обратно на носилки, а вот испачканную бумагу принялся внимательно рассматривать.
— Что там? — не утерпев, спросил Кондо.
— Пока не разберу, — уклончиво ответил Сайто, аккуратно сворачивая бумагу. — Погляжу при свете дня, тогда видно будет.
Он поднялся и отошёл от тела.
— Надо позвать монахов, — нерешительно сказал Хэйскэ. Он уже отдышался после беготни и теперь стоял в углу двора, растерянно глядя на суматоху.
— Для начала внесём тело в дом, — распорядился Кондо. — Негоже оставлять его на дворе.
И первым взялся за угол доски. С другой стороны, переглядываясь, подошли Хирама и Хираяма. Сайто молча подхватил свободный угол; Окита побежал вперёд — открывать двери, а предусмотрительный Яманами поднял с земли две свечи и пошёл рядом с носильщиками, освещая дорогу.
На памяти Кондо это был первый раз, когда его люди и люди Сэридзавы делали вместе что-то нужное.
***
— Эй, малой! Ты что там, спишь ещё?
От внезапного окрика Кэнсин так и подскочил на постели, хватая спросонья всё, что подвернулось под руки. Одеяло!.. макура!.. ещё какие-то тряпки!.. ф-фух, наконец-то меч!
И только после этого попытался открыть глаза. Левое веко напрочь отказывалось подниматься, и вся левая сторона лица казалась онемевшей и тяжёлой. Шов на щеке ощущался как раскалённая нитка под кожей.
— Эй, засоня! — продолжал из-за двери зычный голос. — Открывай уже! Многоуважаемый господин дракон, соблаговолите наконец проснуться, а не то...
— А? — Кэнсин рывком отодвинул створку двери. — Что?!
— ... завтрак остынет, — невозмутимо закончил Рёма, перешагивая через порог. Теперь стало ясно, почему он не открыл дверь сам: в руках у него громоздились два поставленных друг на друга столика с едой, а через локоть вдобавок были перекинуты тряпки подозрительно знакомой линяло-серой расцветки.
— А я-то почему дракон? — растеряно спросил Кэнсин.
— Потому что Уэсуги. — Рёма брякнул столики на пол, а выстиранную одежду небрежно бросил поверх футона. — Который Дракон из Этиго. — Он глянул на Кэнсина и вскинул брови в весёлом изумлении. — Что, не знаешь? Ну ты и тёмный, братишка! А читать-то хоть умеешь?
— Умею, — буркнул Кэнсин, осторожно трогая щёку. Края рубца не разошлись за ночь, но были шершавыми и горячими на ощупь, и он с трудом представлял себе, как будет есть, когда даже челюстями двигать боязно.
— Сильно болит? — сочувственно спросил Рёма.
Кэнсин помотал головой и взялся за палочки. К счастью, рис можно было цеплять понемногу, по несколько зёрнышек, но это занимало ужасно много времени.
— Ты жуй, не торопись, — подбодрил его Рёма. Сам он уписывал за обе щеки, и еда с его столика исчезала с пугающей скоростью. — Всё равно тебе сегодня нельзя на улицу выходить. С такой ро... то есть, раной. Придётся пересидеть здесь, пока шум не утихнет.
— Какой шум? — насторожился Кэнсин, оставив попытки выловить из чашки кусок дайкона помельче.
— Да вот прогулялся я утром до города, послушал новости в паре знакомых мест, — врастяжку проговорил Рёма, искоса поглядывая на него. — А новости-то занятные. Вчера ночью, говорят, убили Сэридзаву Камо, командира Мибу-ро.
— Мибу... кого?
— Мибу-Росигуми, их ещё Волками из Мибу называют. Ронины из Канто, которых в Киото прислали сёгуна охранять. Потом сёгун обратно в Эдо укатил, а они остались, вроде как за порядком следить. Правда, они по большей части купцов запугивают и деньги с них трясут, так мне рассказывали. Так вот, Сэридзава был вожаком этих самых Волков.
Рёма выскреб остатки риса и отставил пустую чашку.
— Одни говорят, что его убили люди из Тёсю, — продолжал он, — те, что охотятся на чиновников бакуфу и "небесным правосудием" подписываются. Потому как Мибу-Росигуми служат военному коменданту Киото и с ребятками из Тёсю уже несколько раз сталкивались лбами. Другие уверены, что Сэридзаву прикончили свои же. Власть в отряде не поделили, вот и разобрались по-тихому. А любопытнее всего, что зарезали его в двух кварталах от Тэрамати, недалеко от реки. — Он опять покосился на юношу. — Так что, не хочешь мне что-нибудь рассказать?
Кэнсин поймал палочками ещё щепотку риса, сунул в рот, не чувствуя вкуса. В том, чтобы клевать маленькими порциями, был ещё один недостаток — всё прожёвывалось слишком быстро, а, прожевав, надо было отвечать.
— Вчера ночью, — выдавил он, — я наткнулся на двух людей, дравшихся на улице. Один был ранен и не мог больше защищаться. Я вызвал его противника и убил.
Он перевёл дыхание и замолчал, не зная, что ещё добавить.
— Тот, кого ты убил, — спокойно проговорил Рёма, — такой щуплый, да? Ростом с тебя, сутулый, старый?
— Нет, — удивился Кэнсин. — Здоровенный, с кабана, очень сильный. Средних лет, кажется. Двигался быстро, не по-стариковски.
— Ага, — Рёма удовлетворённо кивнул. — И впрямь, Сэридзава. Ты извини, что я так с подвохом спросил, просто этот человек был одним из лучших бойцов в старой столице... да и в новой, пожалуй. Сам понимаешь, трудно поверить, чтобы такой воробей, как ты, мог его завалить.
— Если хотите знать, — Кэнсин вздёрнул нос, — справиться с ним было совсем не трудно. Хватило одного удара. Не верите — спросите у тех, кто его нашёл, сколько ран было на нём.
— Нетрудно, говоришь... — протянул Рёма. — А тогда зачем ты его убил?
— Как зачем? — опешил Кэнсин. — Он меня тоже убить хотел, между прочим!
— Ясное дело. Но если ты настолько сильнее его, стало быть, он тебя убить никак не мог. Я понимаю, если сражаешься с равным по силе, там уже все мысли побоку — либо ты, либо тебя. А если противник для тебя не опасен, то можно ведь и без убийства обойтись. Обезоружить... или хотя бы меч перевернуть. Уж, наверное, для тебя это тоже было бы несложно, а?
Кэнсин пожал плечами. Если бы он заранее знал, что убивать людей так неприятно... может, и постарался бы как-нибудь избежать этого. Но в ту минуту, когда в руке был меч, а перед глазами — враг, такие мысли просто не приходили в голову. Меч — орудие убийства. Путь меча — искусство убивать. Этот урок он выучил твёрдо, и думать о том, что можно победить, не убивая, было так же странно, как искать плоды хурмы на ветвях кипариса.
Ему не в чем было себя упрекнуть. В сущности, он поступил так же, как наставник: убил, чтобы спасти. Правда, тот принцип звучал немного иначе: "убить одного, чтобы спасти многих" — но у наставника тоже не всегда получалось так. Когда-то он убил всех разбойников, напавших на лагерь работорговцев, а спас — одного ребёнка. Но это не в счёт, ведь то были убийцы детей и женщин, а с такими делать нечего, кроме как отправлять на тот свет...
— Тот человек ведь был плохим, — полувопросительно проговорил Кэнсин. — Он хотел убить того, с кем дрался. А теперь он больше никого не убьёт.
— Хороший, плохой, — проворчал Рёма. — Ну, может, и плохой. Только с чего ты взял, что тот, кого ты спас — лучше? И что он, к примеру, никого не убьёт?
Кэнсин растерялся.
Когда он бросился в бой, как-то даже вопроса не возникло, кого из двоих защищать — конечно, того, кто был слабее! И тот парень, наверное, не был плохим, раз попытался оттолкнуть Кэнсина из-под удара. Но это всё выглядело как-то... неубедительно.
— Я не говорю, что надо было и второго прибить для надёжности, — торопливо поправился Рёма. — Просто пытаюсь тебе втолковать, что жизнь — шутка сложная, и людей так, на глазок, на хороших и плохих не поделишь. На иного смотришь — ну, лиходей лиходеем. А потом оказывается, что и у него друзья есть, или семейство, или дело какое важное, где он незаменим...
— Вот и наставник тоже так говорил, — растерянно сказал Кэнсин.
— Наставник?
— Мой наставник. Хико Сэйдзюро, мастер стиля Хитэн Мицуруги. Он меня научил владеть мечом. И имя дал. И вообще... ну, возился со мной. Я совсем мелкий был, когда к нему попал.
— И наставлял его в воинских умениях повелитель тэнгу с горы Курама, — пробормотал Рёма себе под нос. — Нет-нет, это я так, между делом. Продолжай, пожалуйста.
— Наставник говорил... — Кэнсин прикрыл глаза, вспоминая их прощальную беседу. — "Даже злодеи — всего лишь люди, которые пытались жить, как умели".
— Повезло тебе с наставником, — Рёма отчего-то тяжело вздохнул. — Такую бы мудрость, да всем учителям... А что он ещё говорил?
— Так, всякое... — Кэнсин отвёл глаза. — Что меч Хитэн Мицуруги служит всем людям мира... и что не надо в мирские дела лезть, а надо только сидеть на горе и мастерство оттачивать. И что я ещё слишком глупый, чтобы кого-нибудь спасать, вот! — проклятый голос опять дал петуха в неподходящий момент, и последние слова вышли как-то уж совсем обиженно и пискляво.
— Так это что получается? — Рёма наморщил лоб. — Наставник тебе запретил гору покидать, а ты его волю нарушил, что ли? Кой чёрт тебя в Киото понёс, а, ямабуси мелкий? Подвигов захотелось?
— Потому что кругом люди гибнут! И в этой вашей столице каждую ночь кого-то режут! А я могу!.. могу! — Кэнсин осёкся и схватился за щёку, потому что натянувшийся шов словно прожёг мясо до костей. — Я владею мечом лучше всех, кроме наставника! Я могу защитить людей от убийц! Чтобы никто! и никогда! не мог резать беззащитных, как скотину!
— Вот оно что, значит, — Рёма понимающе покивал. – И за этим ты от учителя сбежал? — И, дождавшись от Кэнсина ответного кивка, рявкнул: — Ну и дурак!
Кэнсин отшатнулся от неожиданности, а потом вскипел. От наставника от тоже наслушался всяких обидных слов, но наставник был в своём праве — он ведь растил Кэнсина, как приёмный отец. А этот с чего обзывается?
— И вовсе не дурак! — зашипел он. — Я знаю, что делаю!
— Ах, знаешь? — фыркнул Рёма. — Да ты хоть сам слышишь, что несёшь? Людей, видите ли, от убийц защищать... Вот и скажи, если не дурак, как ты разбираться будешь, кто есть кто? Может, всех в ряд построишь и скомандуешь: "Люди — направо, убийцы — налево"? А сам куда пойдёшь в таком случае?
Кэнсин открыл рот — и понял, что не знает ответа. Прежде всё казалось просто: есть убийцы, а есть жертвы. Предельно ясно — как в ту ночь, когда он повстречал наставника. И волки, и олени могут быть серыми, но их всё равно не перепутать.
Но, действительно, как-то глупо получалось: и наставник Хико, и он сам уже убивали людей. И тот, вчерашний, которого он спас... поди узнай, кто он: безобидный олешек или зубастый волк? Или... вовсе нет ни волков, ни оленей, а наставник был прав — и жизнь, отнятая у человека, всегда имеет одинаковый вес, чья бы она ни была?
Он спохватился и закрыл рот. Рёма наблюдал за ним с усмешкой — не злой, одобрительной.
— Ага. Вижу, что-то начал соображать. Тогда вот ещё о чём подумай: убийство — это необратимо. А если где промашка выйдет? Человек ведь не редиска, обратно в грядку не воткнёшь, если ошибся... при прополке.
Кэнсин сжал кулаки.
— Хорошо, — натянуто сказал он. — Наверное, я и впрямь дурак. Я владею мечом, но не знаю, как сделать мир лучше, чтобы людей не убивали без вины. Если я могу, но не знаю, как исправить то, что происходит вокруг — значит, где-то есть люди, которые знают, как, но не могут. Я найду этих людей и стану той силой, которой им не хватает, чтобы сделать мир лучше. Они пусть думают, а я буду делать.
Усмешка пропала с лица Рёмы, тёмные глаза нехорошо сузились.
— Делать, значит, — протянул он. — То есть — убивать?
— Да, — Кэнсин прикусил губу. Ему тоже не нравилось, как это прозвучало, но это была правда: единственное, что он умел — это нести смерть.
— Дурак, — повторил Рёма. — Ты же Идзо видел?
— Ну, видел. А что?
— А то, — с неожиданной злостью сказал Рёма. — Он ведь тоже мечтал правому делу служить, страну и императора защищать... мир лучше делать. Тоже мастером меча был, пока пьянствовать не начал. Лучший выпускник додзё Такэти, гордость школы... учитель на него нарадоваться не мог. Вот учитель-то ему и разъяснил, что для победы императорской партии надо кое-кого убить. Идзо — он простодушный, ему приказали — он пошёл и зарезал, кого велено. Потом ещё одного, ещё... теперь уже, поди и со счёта сбился. Долг ученика — повиноваться учителю, так ведь? А что ученик от такой работы уже в рассудке повредился и по ночам заснуть не может, пока не упьётся вусмерть — до этого господам патриотам дела нет...
Он вдруг с силой ударил кулаком по циновке. Кэнсин смотрел на него, не понимая.
— Мы ведь дружили когда-то. Такэти-сэнсэй, Хираи, Ясуока... я же их всех с детства знаю. Думал, вместе будем бороться, плечом к плечу. А оно вон как повернулось. То, что они меня в предатели записали — плевать, я теперь не клановый, я сам по себе. А вот того, что они с Идзо сделали, простить не могу. Он ведь... такой славный парень был. За друзей голову положит, не задумается. Добрая душа...
Рёма шумно выдохнул и закончил каким-то стиснутым, хриплым голосом:
— Я не знаю, сколько в нём осталось... той души. И осталось ли хоть что-нибудь.
Кэнсин вспомнил молодого ронина, его затравленный взгляд и повадку забившегося в угол зверя; и кэн-ки — тёмный, тусклый, как перекалённое в горне железо, уже ни на что не годное.
Ему хотелось крикнуть, что он никогда не дойдёт до такого, не потеряет себя и свою душу. Но Рёма молчал, погрузившись в свои воспоминания, полный горечи взгляд ускользал прочь, в пустоту, — и каким-то образом в этом молчании растворялась вся уверенность, которую Кэнсин пытался в себе собрать.
— Что же теперь... — Он не собирался говорить это вслух — само вырвалось. Рёма сморгнул и посмотрел на него.
— Возвращайся к своему наставнику, — тяжело проговорил он. — В ноги пади, если надо будет. Никто другой тебе никто не подскажет, что с твоей силой делать. А здесь, среди нынешних беспорядков, ты будешь как бочка с порохом. Может, кто-то и приберёт тебя к рукам, только тебе это добра не принесёт, и никому не принесёт. Тут люди сами не знают, что творят и зачем друг дружку режут — куда им ещё твой... Хитэн Мицуруги.
Кэнсин замотал головой.
— Я не вернусь.
— Вот бестолочь! — рассердился Рёма. — Нашёл где гордость показывать! Ты пойми, даже если учитель тебя излупит за побег — это всё равно лучше, чем здесь по глупости пропасть!
— Не излупит, — Кэнсин потянул воздух носом, и в носу тотчас защекотало. — Он... я больше не его ученик. Потому что ушёл.
— Вот как? — Рёма нахмурился. — А может, передумает?
— Нет. Он такой... что сказал, то сделал.
Рёма почесал в затылке и со вздохом заключил:
— Два дурака.
— Ты же его мудрым называл, — не удержался от смешка Кэнсин. Смешок, правда, вышел натянутым, потому что в носу ещё щипало, и в горле стоял комок.
— Мудрый, но дурак, — не смутился Рёма. — Тоже бывает.
Он потянулся и без стеснения хлопнулся на татами, забросив руки за голову.
— Значит, так, — начал он совсем другим, деловым тоном. — Два-три дня тебе придётся отсидеться здесь. За это время ёрики* немного поумерят прыть. А когда ро... лицо подживёт, надо будет тебя из города сплавить.
— Куда сплавить? — не понял Кэнсин.
— Сначала по реке, — Рёма махнул в сторону окна. — А потом в Осаку.
— Осака? — Кэнсин окончательно растерялся. — А что мне там делать?
— Книжки читать! — рявкнул Рёма. — Уму-разуму набираться, раз до сих пор не удосужился!
— Ка... кие книжки?
— История, география, математика, механика, эйго*, — пальцы на правой руке Рёмы закончились, и он начал загибать на левой: — Астрономия, навигация, инженерное дело, судостроение, морское право. — Два кукиша, образовавшиеся по итогам этого перечисления, были немедленно предъявлены под нос оторопевшему Кэнсину.
— А... — сокрушённый таким напором, он попытался найти слова, но смог только выдавить: — А зачем?
— Затем, — Рёма перевернулся на живот и серьёзно глянул на него снизу вверх, — что искусство меча — это, конечно, великое искусство, но убивать людей — паршивое ремесло. И пока ты не разобрался, как пользоваться тем и другим, не наломав при этом дров, тебе нужно какое-то другое ремесло освоить. А я могу научить тебя только одному. — Он улыбнулся, словно называл по имени очень хорошего друга. — Морскому.
И опять посерьёзнел:
— Кроме шуток — без работы и без покровителя тебе тут одна дорога: в якудза. Если поймают, так и на плаху. А в Осаке у тебя будет крыша над головой, пропитание и защита от правительственных ищеек. Ученики Военно-морской школы находятся под опёкой министра Кацу Ринтаро, господина Ава-но-ками. И тебе там найдётся место. Обучишься, освоишься — а там, глядишь, и сам поймёшь, к какому делу себя приставить.
Он пружинисто, в одно движение поднялся с пола и взял поднос с пустыми чашками.
— Послезавтра я возвращаюсь в Осаку, — сказал он, открывая дверь. — Решайся... Кэнсин.
Дверь закрылась. Кэнсин остался сидеть над остывшим завтраком — совершенно оглушённый, с полным беспорядком в голове.
***
— Ниими приходил ко мне сегодня.
Хидзиката аккуратно дописал строчку донизу, не отвлекаясь, и только потом отложил кисть и обернулся.
— Вот как? — бесцветно спросил он, Если бы Кондо не знал его с детства, то мог бы принять это показное спокойствие за чистую монету. — И что ему было от тебя нужно?
— Он принёс мне извинения. И готов извиниться ещё раз, лично перед тобой. За несправедливые подозрения и всё такое.
— Неужели? Ему что, сам Будда во сне явился и призвал к смирению и человеколюбию? — количеству яда в голосе Хидзикаты позавидовали бы все гадюки с травянистых луговин Тама. Кондо вздохнул.
— Тоси, он в безвыходном положении.
— Да ну?
— Он убеждён, что его долг — отомстить за Сэридзаву. А где и как искать убийцу, не знает. Если вдобавок мы прогоним его или попытаемся убить, ему придётся бежать из Киото и бросить единственный след. Поэтому он готов на всё, лишь бы ему позволили остаться в отряде и ходить по улицам, не оглядываясь в ожидании удара.
— Прямо-таки на всё?
— Он ставит два условия. Ученики Сэридзавы остаются под его началом, и им разрешат сохранить имя Сэйтю-Росигуми, в память о покойном. В остальном он обещает подчиняться мне беспрекословно, как подчинялся Сэридзаве. Вплоть до письменной клятвы. Как ты думаешь, пошёл бы он на это, если бы не отчаялся?
Хидзиката фыркнул.
— Нет, Кат-тян, тут дело не в отчаянии. И даже не в преданности убитому наставнику. Просто Ниими понимает, что ему не управиться с этими людьми в одиночку. Сэридзава, — он скривил губы, словно это имя оставляло неприятный привкус во рту, — был тем ещё мерзавцем, но он, по крайней мере, был вожаком, который может заставить других следовать за собой. Ниими такое не под силу; самое большее, на что он способен — это быть вторым номером. Если честно, я был о нём худшего мнения.
— Это как? — насупился Кондо.
— Я думал, он просто надутый дурак. А ему хватило ума понять, что он не удержит парней Сэридзавы в узде. Распояшутся, начнут разбойничать и хорошо, если его самого не прирежут напоследок. Поэтому он и хочет прибиться к тебе под начало, чтобы командовать своей шайкой от имени того, кто сильнее. Поэтому и спешит — пока они ещё помнят хозяйскую руку и слушаются его. — Хидзиката задумчиво покачал головой и снова занёс кисть над бумагой. — Даже жаль, что он решил пойти на мировую. Теперь труднее будет найти повод избавиться от него.
Кондо набрал воздуха в грудь.
— Я принял его предложение.
— Что?
— Я позволил ему остаться, — угрюмо повторил Кондо. — У нас мало людей. А Ниими хороший боец.
На миг ему показалось, что Хидзиката сейчас швырнёт в него кистью, а то и столиком — но, конечно, ничего подобного не случилось. Хидзиката положил кисть на подставку, поднялся и стремительно прошёл к распахнутым сёдзи, за которыми шелестел сад. Только по тому, как побелели пальцы, едва не продавившие бумагу у края створки, можно было понять, что он не просто расстроен — взбешён.
— Тоси, — Кондо откашлялся. — Он будет подчиняться правилам, которые мы установим. А если вздумает интриговать — я сам его убью. Уже с полным на то правом.
С таким же успехом можно было обращаться к стене. Хидзиката молча смотрел в сад, не подавая виду, что услышал друга.
— Если ты против... — снова начал Кондо.
Хидзиката обернулся к нему. Гнев в его глазах медленно таял: так угасают угли под слоем пепла.
— Конечно, я против, — ровно проговорил он. — Но это ничего не меняет.
— Тоси...
— Ничего, — с нажимом повторил Хидзиката. — Всё правильно. Ты командир Мибу-Росигуми. Ты должен уметь принимать решения без меня. Если понадобится — то и против меня.
— Я не собираюсь давить тебя званием, которое получил твоими же трудами, — Кондо с трудом сдерживал раздражение. Если бы Тоси просто упёрся в своей обычной манере и спорил до хрипоты — это, кажется, было бы легче стерпеть, чем внезапную покорность и отказ от борьбы. В такой откровенной сдаче Кондо виделся вызов и скрытый упрёк, тем более обидный, что он никогда не ставил честолюбие превыше дружбы.
— Тебе придётся, — Хидзиката смотрел на него прямо, глаза в глаза. — Тебе придётся давить званием, потому что ничем другим меня не продавить. А когда-нибудь тебе понадобится принять решение, с которым я не соглашусь. Сейчас это всего лишь Ниими и горстка его приспешников; я не в восторге от того, что они остаются с нами, но я стерплю это. В другой раз на кону будет стоять что-то более важное. Может быть, жизненно важное. И в этом случае решение должен принимать один человек. Ты, Кацу.
— А ты? Своё мнение ты ни во что не ставишь?
— Конечно, я буду давать тебе советы, но моё одобрение не должно сковывать тебе руки. Если присутствие Ниими здесь — цена того, что ты освободишься от привычки оглядываться на меня и станешь действовать как лидер... — Хидзиката пожал плечами. — Значит, так тому и быть.
— Ну, вот, — Кондо через силу улыбнулся. — Даже верный заместитель не хочет разделить со мной бремя власти. А если я однажды приму ошибочное решение и наломаю дров, не слушая умного тебя?
Хидзиката ответил ему такой же кривой усмешкой.
— Если бы ты действительно был самодуром, который никого не слушает и творит глупость за глупостью, я бы не лез из кожи вон, пытаясь сделать тебя командиром. Но ты, хвала богам, не Сэридзава и никогда не уподобишься ему. Всё остальное я переживу.
***
Сборы не заняли много времени. Пожиток у Кэнсина как не было, так и не появилось, если не считать пары новых сандалий, которые принёс Рёма, и пары рисовых колобков в банановом листе от госпожи О-Рё. Одеться, засунуть меч за пояс, а еду за пазуху — дело недолгое. Да ещё волосы скрутить на голове поплотнее, чтобы концы не выбивались на спину, и шляпу нахлобучить поглубже, скрывая в тени лицо, попорченное свежим шрамом.
Рёма внимательно оглядел его и кивнул: годится.
— Берегите себя, Химура-хан, — напутствовала его О-Тосэ.
— Рубец не чесать, не сдирать корочки, не трогать грязными руками, — строго напомнила О-Рё. — И непременно покажитесь врачу, если щека заболит или опухнет.
Лодка уже ждала у причала. Кэнсин низко поклонился женщинам и вслед за Рёмой спустился по ступеням.
И опешил, увидев в лодке третьего человека.
Юноша с гладко собранными в хвост волосами, одетый в строгое тёмное косодэ и белые в полоску хакама, смерил его знакомым диковатым взглядом. Только по этому взгляду Кэнсин и признал Идзо — трезвого, тихого и совершенно непохожего на того буяна, с которым Рёма разнимал их три дня назад.
От растерянности он поздоровался. Идзо что-то буркнул в ответ и нахохлился. Меч он держал на коленях, вцепившись в него обеими руками, будто боялся, что отберут.
— С нами поедет, — Рёма веселился от души, глядя на ошарашенного Кэнсина. — Учиться не хочет, лоботряс, так я его к Кацу-сэнсэю пристрою. Телохранителем будет. Кацу-сэнсэй — он ведь в правительстве служит, и за ним тоже убийцы охотятся. Люди "небесного правосудия" и прочие такие же дураки.
— Рёма, — Кэнсин не удержался от смеха, — а я смотрю, ты всех убийц дураками честишь?
— Конечно, — не смутился Рёма. — Умный человек всегда найдёт, как достичь цели без кровопролития. А эти думают, что мир станет лучше, если людей на улицах резать. Ну, не дураки ли?
* Сяна-о — другое имя Минамото-но Куро Ёсицунэ
* Ёрики — самурайская полиция в Японии периода Эдо
* Эйго — английский язык